«По национальности вкраиненсис»: первый патентованный представитель украинской нации

В прошлом году я опубликовал книгу «Грани и рубежи: понятия «Украина» и «украинцы» в их историческом развитии». Будучи клиентом сайта «Миротворец», я неоднократно сталкивался с эмоциональными проявлениями украинских националистов. Однако критики по существу вопроса не было. Тем отраднее было наконец получить ее

Пользовательница Facebook из Киева Inga Shpiegel в своем посте «Неправда московских ̶а̶н̶а̶ф̶е̶м̶ историков» оспорила мой перевод одной латинской надписи.

Вот цитата из моей книги:

«В студенческих списках 1660 г. в Падуанском университете упомянут луцкий кафедральный викарий (настоятель кафедрального собора) Иосиф Даниил Дзик, указавший свое происхождение: «natione Vkrainensis de districtu Kiiouiensi» (с лат.: «украинского рода, из Киевского воеводства») <…>

Историк Григорий Нудьга дал свой перевод записи («національність — українець, Київський дистрикт») и выдвинул гипотезу о древнейшем упоминании украинской «национальной принадлежности в современной транскрипции». К сожалению, историк не привел латинского оригинала; между тем, подобный перевод является неточным, поскольку существительное «natione» дано в отложительном (аблативном) падеже (перевод: нации (рода), нацией (родом)), а слово «Vkrainensis» является прилагательным» (Гайда Ф.А. Ук. соч. С. 42-43).

В защиту переводаНудьги Инга Шпигель привела следующее суждение:

«Аблатив аблативом, да только это не ablativus qualitatis, а ablativus respectus vel limitationis, одним из хрестоматийных случаев которого как раз и является «natione» — после которого следует существительное либо субстантивированное прилагательное. Это видно из того факта, что «Vkrainensis» стоит в именительном падеже, а не в том же самом аблативе («Vkrainensis»), как было бы в том случае, если бы это слово играло роль «чистого» прилагательного при «natione» (и дело явно не в плохом знании грамматики студентом, ведь тут же рядом корректный аналогичный аблатив «Kiiouiensi»).

Сразу возникает подозрение, что д.и.н. настолько не в теме, что не слышал и о хрестоматийном «gente Ruthenus, natione Polonus» [самоидентификации публициста XVI века Станислава Ореховского. — Авт.] <…>. Следовательно, в данном случае Vkrainensis выполняет функцию существительного, даже если морфологически выглядит прилагательным. Казалось бы, уж кому, как не человеку, всю жизнь проживающему в окружении представителей этноса с именованием «русский», это понимать…»

Вывод: прав историк Нудьга.

Давайте разбираться.

Во-первых, какую задачу перед собой ставил и что хотел сказать украинский советский историк Григорий Антонович Нудьга? Его статья была опубликована в год пышного празднования 1500-летия Киева, основанного, надо полагать, первым украинским князем Кием в 482 году.

Стоит сразу привести один из выводов статьи в переводе на русский: «Документально засвидетельствовано, что первые высокие научные звания магистров украинцы получили еще в XIV веке в Сорбонне».

Вся статья посвящена доказательству одной простой идеи: украинцы существовали уже тогда, когда появились первые университеты, и сразу бросились туда учиться.

Вот характерный пассаж: «Выходцы из Украины учились в средневековых университетах Европы почти сразу после их основания или через несколько десятилетий спустя».

Но бывает ли перемога без зрады?

Большой проблемой «украинцев» было то, что в их паспортах не было графы «национальность», поэтому они в этом вопросе путались, и их постоянно тянуло назваться политически ошибочным именем:

«Древние списки слушателей различных университетов Европы дают нам богатейший материал о том, что знал мир о нашем крае, нашей земле, нашем народе, и как его называли. Оказывается, что на разные имена своей родины украинцы очень богаты и могут «потягаться» с любым народом, — к такому выводу приходим при изучении списков.

Устоявшегося названия своего народа никто из студентов-украинцев не знал, и вписывавшие их бакалавры имели слишком много хлопот. Сколько прибывших человек из одной земли, даже из одного города, и одного языка, а когда бакалавр спрашивал, кто они, первый говорил, что он рус, второй называл себя рутенцем, третий — роксоланом и т.д. В основном назывались рутенцами, а землю, откуда прибыли, Рутения».

Этой несознательностью, понятное дело, пользовались иностранные разведки:

«В XIV-XV веках почти везде наших студентов последовательно называли рутенцами, и только в XVI веке под влиянием многих зарубежных изданий, посвященных подвигам казаков, которые появились во Франции, Италии, Германии, встречаем термин "Украина", "украинец", но старые традиции еще остаются.

Андриана Загорикуса в 1567 году в Сорбонне записывают как студента «нации рутенской из Украины». Странное сочетание: рутенец из Украины. И благосклонность Запада к термину "Рутения" (рутенец, рутенский язык) сохранилась вплоть до XX века. Вероятно, это было выгодно тем кругам в Европе, которые не спешили признать Украину, украинский народ, украинский язык за реальный факт истории».

От попадания в шпионские сети не застрахован и ученый, изучающий студенческие списки:

«Рядом с фамилией подаются лаконичные заметки, данных о принадлежности к определенному народу почти не встречается. Примечания «шляхтич из Польши», или просто «из Польши», или «Польша» о происхождении ничего не дают. Так можно сказать и об украинце, белорусе или литовце. Даже по фамилиям трудно ориентироваться: об Иване Кошке читаем — «из Польши», а напротив Станислава Старзеховиуса четко обозначено "русин" (украинец). Попытки выделить украинцев, следовательно, не застрахованы от ошибок».

Ошибки за историков и за самих русинов исправляет политически грамотный историк Нудьга.

Об астрологе и враче XV века Юрии Дрогобыче написано так: «В связи с тем, что вокруг имени Юрия Дрогобыча в латинских, итальянских, польских документах встречаются уточнение: рус, рутенос, русиа, — российские авторы приняли его за соотечественника.

Одна из ранних публикаций о Дрогобыче так и называлась — «Первая книга, напечатанная русским за границей» ("Новое время". Петербург. 1900. № 8336). Этой многолетней традиции держались и авторы журнальных и газетных статей до 80-х годов.

Теперь о нем уже сказано немало теплых, справедливых слов, и среди них такое важное и емкое — «первый». Действительно, он был первым ректором Болонского университета из тех украинских ученых и студентов, которые там получали образование; он первый украинец, кто опубликовал свой труд за рубежом во времена, когда книгопечатание еще только зарождалось».

А вот как трактуется принадлежность того самого публициста Станислава Ореховского:

«Молодежь из Украины охотно выбирала для обучения Вюртембергский университет (основанный в 1502-1518 годах, затем объединенный с университетом в городе Галле), где процветало лютеранство. Здесь приютил пятнадцатилетнего Станислава Ореховского знаменитый Лютер, поселив его в собственном доме. Отец Ореховского был окатоличенный шляхтич из Перемышля, а мать — православная поповна.

Станислав получил хорошее образование, стал популярным в Европе писателем, публицистом, оратором. Современники называли его «рутенским Демосфеном» и относились к нему с особым уважением. Сам Ореховский в течение всей жизни подчеркивал: «Я — русин, гордый этим и охотно говорю об этом везде». Подписывался «Orichovii Rutheni». Он один из первых украинцев, поступивших в Вюртембергскую высшую школу (1528)».

Но, если ученые были столь по-русински реакционны, то должна же была, наконец, пробудиться национальная сознательность у жаждущих просвещения студентов? Да, борьба нарастала, а именно в ней историк видит самую суть:

«Наконец, самое интересное. Хотя Украина, украинские земли украинские казаки в письменных памятниках Западной Европы и в списках студентов встречаются с XVI века (возможно, и раньше), но пришельцы из Украины записываются украинцами только с XVII века (очевидно, под влиянием освободительной войны 1648 года), и прежде всего на такие заметки натыкаемся в реестрах университетов Падуи, Кенигсберга, а затем и в других заведениях. Некто называет себя «казаком», или «старшиной», или еще как-то, но связывает свое происхождение с казачьим состоянием, с сечевиками»

(Нудьга Г. Перші магістри і доктори: Українські студенти в університетах Європи XIV — XVIII ст. // Жовтень. 1982. № 4. С. 154-159, 168, 188, 206-207, 257).

А теперь стоит привести цитату, связанную с тем самым Даниилом Дзиком из Падуанского университета:

«Иногда в метриках встречаем и интересные заметки социального звучания. Так, за 1640 год есть очень оригинальная запись: «Казимир Якубович, убогий человек», а рядом (1641) указано — «Ян Тамский, профессор геометрии Краковского университета».

В XVII веке в списках появляется информация с подробными данными на человека. Так, за 1656 год читаем: «Августин Зимницкий, русин из Могилева, лектор теологии… профессор». Национальную принадлежность определяли как «роксоланус» или добавляли — «с русской провинции».

В списках 1660 года впервые встречаем такие данные: «Йозеф Даниил Дзик, кафедральный викарий Луцкий, национальность — украинец, Киевский дистрикт». Это, кажется, древнейшее упоминание, в котором указана наша национальная принадлежность в современном произношении. Назвал себя так киевлянин Даниил Дзик. (В последующие годы украинцами нарекались студенты Кенигсбергского университета).

Но и после этого в списках есть разнобой: один — «роксоланус», другой — «русин», а Антон Хмелевский, студент Падуанского университета, в 1673 году записал себя «Русиняк», его товарищ Томаш Гулевич из Луцка не сделал против своей фамилии никакой примечания» (Нудьга Г. Ук. соч. С. 177-178).

Итак, автору статьи было важно указать, что Дзик под «natione Vkrainensis» понимал «нашу национальную принадлежность в современном произношении». Иными словами, Дзик был первым патентованным представителем современной украинской нации (или, в советской терминологии, национальности).

Но почему Дзик воспользовался именно субстантивированным прилагательным, когда все его земляки указывали существительные (роксолан, русин, русиняк)? Возможно, он брал пример с тех самых «русских», «в окружении» которых я живу?

Но дело в том, что сами «русские» в XVII веке тоже пока предпочитали существительные (русские люди, русаки), а субстантивированное прилагательное «русские» только-только входило в оборот (Гайда Ф.А. Ук. соч. С. 174, 176).

Более логично предположить, что в Падуе Дзик использовал опыт западноевропейских народов, чьи самоназвания так же связаны с субстантивированными прилагательными: Englishmen (English people), les Français, Deutsche, Italiani, los Españoles (или на латыни: natione Anglicus, natione Gallicus, natione Teutonicus).

Если бы Дзик действительно захотел бы назваться современным «украинцем», он мог бы придумать что-то вроде «natione Vkrainus». Если уж придумывать, то сразу как у людей.

Но хотел ли Дзик именовать себя именно «украинцем»?

Подобное слово он прекрасно знал, однако совсем не в «национальном» или этническом значении. В Польше в это время «украинцами» именовали различные категории пограничных вооруженных людей: шляхту, мещанское ополчение, а затем и «мятежное хлопство». В России так называли дворян-пограничников, а также донских и днепровских казаков.

Самоназвание «украинцы» постепенно появляется у днепровских казаков в последней трети XVII века, судя по всему, под российским влиянием, но основным все же было самоназвание «козаки» (Гайда Ф.А. Ук. соч. С. 29-32, 34-40, 43-46).

Дзик происходил из Луцка (Нудьга почему-то посчитал его киевлянином), был представителем верхов православного духовенства и, вероятно, выходцем из шляхты. Нам известен только один более ранний пример упоминания «украинца» волынского происхождения.

Московские послы А. Прончищев и А. Иванов, отправленные в Варшаву в 1652 году, отмечали в донесении, что в польской столице они встретили шестерых посланцев гетмана Б. Хмельницкого, среди которых был «Ондрей Лисичинский з Волыня, украинец, а ныне живет в Богуславе». Среди всех послов «украинцем» был назван лишь один Лисичинский (шляхтич Андрей Лисовец); таким образом, российские послы пользовались польской терминологией и имели в виду его сословный статус (приграничный шляхтич) (Гайда Ф.А. Ук. соч. С. 39).

Однако Дзик к пограничью и казачеству отношения не имел. Его явно тянуло подальше от пограничья и казачества — в Падуанский университет. Тем не менее, он считал себя причастным к Украине, что и выразилось в его самоопределении.

В результате родилась форма «natione Vkrainensis». Ее можно было бы перевести как «по национальности — [человек] украинный», если бы тогдашнее «natione» имело бы хоть какое-то отношение к современным «нациями» и «национальностям».

Но нации — явление более позднее, связанное с буржуазными революциями конца XVIII — XIX веков. Именно тогда родился примордиализм — представление об изначальном существовании неких народов (этносов).

В частности, как указывал Михаил Грушевский, украинский народ существовал издревле (не путаем с русскими) и веками неизбежно трансформировался в современную нацию.

Младшие товарищи немного корректировали мэтра с учетом собственных представлений о «нации». Крестный отец украинского национализма Николай Михновский (которого сам Грушевский в своих «Воспоминаниях» именовал не иначе как «украинским фашистом») в 1904 году полагал, что украинская нация еще только-только рождалась (Гайда Ф.А. Ук. соч. С. 82).

Петр Порошенко в 2018 году связал рождение нации с воскресением Аркадия Бабченко. В целом, данный вопрос пока не прояснен. Особенно с учетом последующей перемены национальной принадлежности Бабченко.

«Natione Vkrainensis» не могло означать государственной принадлежности Дзика, тем более что Луцк в 1660 году находился под польским контролем.

Речь шла о личном происхождении, и в понятиях того времени фраза означала: «украинского рода» или «родом с Украины». И никакого адекватного подстрочного перевода тут быть не может. Дзик блистал латынью и сочинял новые термины, а падуанцам, понятное дело, эта игра ума пришлеца с дальних окраин была совершенно безынтересна. Иное дело, что было потом.

Можно привести еще один пример, но связанный с другим временем и местом: «Natione Vkrainensis professione philosophus» (по роду украинец, по профессии философ) было написано на надгробии В. Выговского, похороненного в 1718 году в московском Заиконоспасском монастыре (Авдеев А.Г., Вальков Д.В. Мост погибшего философа как рубеж старорусской эпиграфики // Аристей. Вестник классической филологии и античной истории. Т. IX. М., 2014. С. 348).

В данном случае «украинец» будет уже вполне адекватным переводом: в бытовавшем тогда значении «казак».

Касательно «национальностей» стоит отметить еще и следующее.

В студенческих списках различных немецких университетов в XVIII в. были зафиксированы российские студенты с указанием регионов их происхождения, в частности «Kiovien.» (сокращенное «Kioviensis»), «Kiovia-Russ.», «Ukranien.» (сокращенное «Ukraniensis»), «Ukranen.», «Ukrania-Russ.», «Ucranorussus», «Poltaworussus», «natione Russus Civitatis Perajalowiae» (родом русский из города Переяслава). Основная часть малороссийских выходцев указывала свое происхождение следующим образом: «Uckrania-Ruthenus», «Ukraino-Ruthenus», «Ukrainiae Russus».

Иными словами, указывалась не этническая, а именно региональная принадлежность, причем в весьма вольной форме (Гайда Ф.А. Ук. соч. С. 47-49). Вряд ли «Kioviensis» считал себя «киевлянином» по национальности.

В итоге, еще и еще раз призову относиться к истории бережнее. История — наука точная, но не экспериментальная. В ней эксперимент, как метод установления истины, невозможен.

Вместо эксперимента используется метод контекстуализации — базовый метод исторической науки: чем больше мы будем знать об эпохе, тем лучше мы поймем отдельный ее факт. Вырывать из контекста — значит, манипулировать и убивать знание.

Как это касается Дзика? А так: да, извините за выражение, «вкраиненсисом» он себя назвал, но вот «украинцем» в современном этническом или национальном смысле он себя не называл никогда.

Спасибо Inga Shpiegel за полемику.